Маньчжурский кандидат - Страница 73

Пока миссис Айзелин настойчиво завоевывала внимание мировой прессы, сенатор Айзелин счел необходимым издать собственную директиву, в которой суть миссии его супруги в Европе разъяснялась с позиций Вашингтона. В интервью, взятом у него во время формального расследования состояния дел в Министерстве сельского хозяйства, он, обращаясь к миллионам верных слушателей по всей стране, заявил:

— Моя жена, эта удивительная женщина, так много выстрадавшая во имя своего патриотизма, выступает за границей в роли эмиссара Сената Соединенных Штатов. Ее задача — выяснить, какую сумму нынешняя администрация потратила на поддержку коммунизма в западном мире. Надеюсь, я раз и навсегда удовлетворил любопытство определенных кругов по этому вопросу.

Увы, этим высказыванием Джонни не удалось решить вопрос раз и навсегда, поскольку президент настаивал, чтобы лидер меньшинства в Сенате дал политическую оценку высказыванию сенатора Айзелина — и тем самым действительно решил вопрос раз и навсегда. Президент совершенно упустил из виду тот факт, что лидер меньшинства руководит меньшинством не где-нибудь, а в Сенате, где любые указания со стороны исполнительной ветви власти истолковывают традиционно превратно.

Текст, вышедший из-под пера лидера меньшинства, был образцом политического компромисса. Как представитель Сената, лидер отрицал, что госпожа Айзелин является официальным представителем Сената Соединенных Штатов — хотя тут же признал, что для Сената было бы огромной честью считать ее своим эмиссаром.

— Госпожа Айзелин — прекрасная и благородная леди, — продолжал этот воспитанный джентльмен, до глубины души довольный предоставившейся возможностью насолить Белому дому, — блестящая женщина, с чьим обаянием и изяществом может соперничать разве что ее несравненный ум. Поэтому я убежден, что ни она, ни ее выдающийся муж не станут утверждать, будто кто-либо, официально не назначенный представителями госструктур и не облаченный священным правом заседать в Сенате Соединенных Штатов, может выступать в роли представителя этого института. Думаю, правильнее всего будет выразиться так: госпожа Айзелин, где бы она ни находилась, всегда представляет Америку. (Бурные аплодисменты.)

Благородный джентльмен даже получил письменную благодарность от «Общества дочерей американских борцов за свободу» за галантность, проявленную по отношению к американским женщинам.

Отзывы европейской прессы, главным образом консервативной, носили иной характер. Стокгольмская «Дагенс нюхетер», крупнейшая и влиятельнейшая ежедневная шведская газета, писала: «Что бы ни обнаружила жена сенатора Джона Айзелина, она все испортила собственной глупостью и высокомерием. По способности разжигать антиамериканские настроения она обставила и КГБ, и всех его наемных агентов, вместе взятых. По единодушному мнению европейцев, миссис Айзелин символизирует прямо противоположное тому, за что выступает Америка и за что мы ее ценим. Айзелинизм, этот архивраг свободы, позорит США».

На всем протяжении турне, вплоть до самых его последних дней (а закончился вояж в Великобритании), Реймонд в своей ежедневной, передаваемой по телеграфу колонке ни разу не упомянул о существовании матери и отчима. Тем не менее он описывал события на европейской политической сцене таким образом, что у читателя создавалось отчетливое впечатление, будто автор колонки находится в самой гуще происходящего. В «Дейли пресс» заявили, что он непременно должен напечатать заявление, в котором высказал бы свое собственное мнение по поводу вояжа матери, и для достижения этой цели готовы были даже прибегнуть к угрозам. Это была полная нелепица, порожденная потребностью столичной публики по любому вопросу иметь информацию из первых рук.

Чарльз О'Нил, издатель газеты Реймонда, действовал более тактично. Он позвонил своему сотруднику в отель «Савой» в Лондон и, после обмена информацией относительно погодных условий в обеих странах и природных феноменов прошлых лет и, в заключение, обсуждения прогнозов погоды по обе стороны Атлантики, О'Нил, которому предстояло оплачивать разговор, внезапно оборвал все эти разглагольствования, заявив, что Реймонд, судя по всему, не имеет ни малейшего понятия ни о степени общественного интереса, вызванного европейским турне его матери, ни о том, сколь тесно он сам, Реймонд Шоу, ассоциируется в глазах публики с супругами Айзелин и их действиями. Нервно подергиваясь при мысли о размере телефонного счета, О'Нил привел выдержки из пары-тройки статей. Реймонд был так поражен, что сперва потерял дар речи. А затем спросил, как, по мнению О'Нила, ему следует поступить. Издатель ответил, что не понимает, почему бы не возложить оплату телефонного счета на синдикат… Затем последовал тяжелый вздох и О'Нил сказал, что ему кажется, что как газете, так и Реймонду следует отойти от их нынешней несгибаемой позиции в отношении семейства Реймонда — позиции, сводящейся к полному неупоминанию супругов Айзелин — и опубликовать, по крайней мере, одну статью на эту тему, посвятив ее обсуждению айзелинизма в целом и нынешнего турне в частности.

Реймонд последовал совету в тот же день, и статья была перепечатана большее число раз, чем любая другая авторская колонка. Что же касается астрономического телефонного счета за разговор с Лондоном, то синдикат оплатил его без малейшей задержки. В колонке, в частности, говорилось: «Джона Йеркеса Айзелина я знаю с детства как убийцу по убеждениям и мерзавца. В политике он ведет себя как трусливый убийца, нападая на противников из-за угла в грязных закоулках своего оппортунизма. Все, без исключения, попытки оправдать эти нападения потерпели неудачу как в суде, так и в сознании людей. Общий итог неутешителен — налицо явная угроза национальной безопасности. Айзелин подготавливает почву для того, чтобы американское правительство не выполняло поставленные перед ним задачи — как это было до сих пор, — а работало бы на пользу тоталитаризма».