Теперь Марко жил внутри этого кошмара не только во сне, но и наяву. Сразу по пробуждении он старался разобраться в том, что ему снилось, опасаясь, что снова заснет. Поэтому он начал записывать все детали той части кошмара, из которой только что вынырнул, зная, что стоит заснуть, и все вернется. Майор отказался от встреч с женщинами, потому что происходящее пугало его. Он боялся, что начнет разговаривать или кричать во сне, и тогда пойдет слух, что он просто не в себе. Марко чувствовал себя странно и непривычно, отказавшись от женщин, потому что «пищей» для него служили именно женщины, а также спиртное и волнующая музыка.
Записей становилось все больше, и спустя некоторое время майор переписал их в большой блокнот с отрывными листами. Сведенные вместе, они порождали новые вопросы. Где переводчик, Чанджин, взял сигару? Почему ему было позволено как равному сидеть в кресле рядом с советским генералом? Марко начал делать пометки, как часто такие детали возникали в его снах. Что это за классная доска? Мелки трех разных цветов, вспоминал он. Откуда китайцам заранее и в таких подробностях было известно о бое, в результате которого погибла целая рота китайской пехоты? Зачем патрульным вдалбливали столько всяких деталей, причем каждому свои?
Противоречие между насажденными Йен Ло в его сознание любовью, восхищением, уважением к Реймонду и его собственным детальным, точным описанием того, как Реймонд задушил Мэвоула и застрелил Лембека, породило в Марко страх и даже ужас перед мыслью о том, что все, казавшееся лишь плодом воображения, возможно, произошло на самом деле. Марко понимал, что нельзя, просто недопустимо думать, будто все это действительно имело место. Заметки удерживали его от безумия, служили инструментом ежедневной разрядки, позволяющей сохранить рассудок. В 1955 году частота снов снизилась примерно до трех раз в неделю, но в 1956-м снова неудержимо поползла вверх, и это привело к тому, что ночной сон Марко стал длиться не больше трех часов. И все это время майора понятия не имел, что на самом деле оставался в здравом уме.
В июле 1956 года, примерно в девять двадцать жаркого для большинства остальных жителей Нью-Йорка вечера, Реймонд сидел на маленьком балконе. Ему было прохладно; с долины реки Гудзона дул устойчивый сильный ветер. Он читал самоучитель французского языка, поскольку решил, что, готовя еду, ради развлечения будет руководствоваться рецептами Бриллат-Саварин и Эскофье. Это новое увлечение возникло как следствие тех приятных вечеров, когда он помогал молодым женщинам, большим специалисткам в этом деле, готовить самые разнообразные соусы для спагетти.
На столе рядом с креслом зазвонил телефон. Реймонд снял трубку.
— Реймонда Шоу, пожалуйста, — произнес приятный мужской голос с трудно определимым акцентом.
— Слушаю.
— Не хочешь разложить пасьянс?
— Да, сэр.
Реймонд положил трубку на рычаг и стал обшаривать ящики письменного стола, пока не нашел игральные карты. Он тщательно перетасовал их и начал раскладывать. Бубновая королева выпала лишь с третьего захода. Телефон зазвонил снова спустя сорок минут. Реймонд в это время курил, не спуская взгляда с королевы.
— Реймонд?
— Да, сэр.
— Видишь бубновую королеву?
— Да, сэр.
— У тебя есть страховой полис на случай аварии?
— Нет, сэр.
— Завтра утром обратишься в страховой отдел своей газеты. Получишь стандартный страховой полис из расчета еженедельного дохода в двести долларов, на случай полной утраты трудоспособности в свободное от службы время. И еще получишь больничную страховку.
— Ее оплачивает за меня газета, сэр.
— Хорошо. Четырнадцатого июля, спустя ровно неделю, если считать от следующей субботы, в одиннадцать утра, ты явишься в санаторий Тимоти Свардона, дом 84 по Шестьдесят Первой Восточной улице. Мы хотим, чтобы ты прошел небольшую проверку. Все ясно?
— Да, сэр.
— Очень хорошо. Доброй ночи, Реймонд.
— Доброй ночи, сэр.
Связь прервалась. Реймонд вернулся к учебнику, прихлебывая из бутылки кока-колу. Приняв теплый душ, ровно в одиннадцать он улегся в постель и спал без сновидений. Позавтракав на следующее утро инжиром и кофе, в девять сорок пять Реймонд явился на службу, тут же позвонил в страховой отдел и договорился о получении страхового полиса, оговорив, что в случае насильственной смерти страховую премию в размере пятидесяти тысяч долларов получит его единственный друг, Бен Марко.
Письмо, поступившее в офис сенатора Айзелина на имя Реймонда, заботами сенатора было переадресовано на офис газеты в Нью-Йорке. Судя по почтовому штемпелю, оно пришло из Вейнрайта, из Аляски. Реймонд настороженно развернул его и прочел:
...«Дорогой сиржант!
Я должен рассказать об этом или написать кому-нибудь потому что я думаю что у меня вот-вот поедет крыша. В смысле, я должен рассказать или написать об этом кому-то кто понимает о чем я не просто кому угодно а ты был в армии моим лутьшим другом вот я тебе и пишу. Сиржант я в беде. Я боюсь ложиться спать потому что мне снятся ужасные сны. Я не знаю при чем тут ты но в этих снах есть цвет и звук и они становятся все быстрее и это пугает. Ты наверно удивляешься и решил будто я съехал с катушек. Этот сон приходит ко мне каждый раз как я ложусь спать. Мне снятся все парни из нашего патруля которых ты спас и за это получил Медаль. И еще в этом сне много китайцев и много шишек из русской армии. Ну, вот так в общем. Поверь я не вру, чесно! В этом сне много чего происходит и я должен рассказать об этом. Если ты переписываешься с кем-нибудь из патруля и узнаешь что они видят такие же сны буду очень благодарен если ты поможешь мне связаться с ними. Я сейчас живу на Аляске и адрес на конверте. Работаю водопроводчиком и дела идут неплохо и я был бы в отличной форме если бы не эти сны которые высасывают из меня все силы. Ну, пока, я надеюсь что все у тебя хорошо и что если тебя когда-нибудь занесет в Вейнрайт, на Аляску, ты мне свиснешь. Удачи тебе, парень.